ЗАПИСКИ СТАРОГО ЛИТГАЗЕТОВЦА

Владимир ОГНЕВ

Говорят, при Петре I с писарей снимали сапоги, чтобы они не могли покинуть присутствие. А я поступил подобным образом с Ольгой Фёдоровной Берггольц. Дело было в «Литгазете», накануне II съезда писателей СССР. Я много ждал от Берггольц как автора затравочной статьи в дискуссии о «самовыражении». Словечко это – самовыражение – как-то выскочило само собой и застряло в памяти. И раз, и другой, и третий употребил я его в разговоре с автором, пока она не сказала:
– А давайте так и назовём?

Вскоре я получил статью. Она была похожа на тезисы. Так как дело было в апреле, я и сказал по телефону:
– Это, мол, «апрельские тезисы», не статья. И размеры её рождают ещё одну ассоциацию: «лучше меньше, да лучше».

Второй вариант О.Ф. передала через две недели. В конверте – записка: «Дорогой Владимир Фёдорович! Посылаю Вам статью, какой она получилась на данном этапе. Она, как я уже Вам говорила, пока что без начала, без конца. Разумеется, после перепечатки над ней нужно будет изрядно поработать, не только над началом и концом, но и над серединой. Прошу Вас отнестись к ней со всей строгостью и пристрастием единомышленника… На Вашу помощь я рассчитываю больше всего. В понедельник, после трёх дня, я Вам позвоню… Очень хочется поговорить с Вами о многом, соскучилась по Вам. Если успеете – прочтите в № 10 некоего одиозного журнала под названием «Новый мир», в «Дневнике писателя», мою прозу, – тем более что в главке «Главная книга» ряд положений перекликается с положениями вручаемой Вам статьи. До скорого свиданья! Крепко жму руку, желаю Вам устойчивого физического и морального состояния в атмосфере предсъездовской жёлтой лихорадки! О. Берггольц. Перечла ещё раз, – нет, кажется, в основном, получилось. Ну, читайте, шлифуйте!..» Я жестоко отвечал, что шлифовкой не обойтись. Просил приехать. «Могу на один день», – отвечала О.Ф.

В один день не вышло. Времени оставалось в обрез, и, как сказала, О.Ф., «чтоб не растерять вдохновенье», решила дописать статью тут же, в моём кабинете, на четвёртом этаже здания «ЛГ» на Цветном бульваре. Работали мы тогда и ночами. Засидевшись за рукописью за полночь, О.Ф. явно стала поглядывать на дверь. Это меня не устраивало. Я знал рецепт и предложил договор. Условия были приняты. Через полчаса я появился с бутылкой армянского коньяка «три звёздочки». И… ключом.

Два поворота ключа – два щелчка судьбы. Мосты сожжены. Я ушёл в соседний кабинет – спать на сдвинутых стульях. Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся от стука, напомнившего дальнюю канонаду. Я вскочил как ужаленный – боже, там же заперта Берггольц!

В коридоре я услышал почти плачущее, детское: «Я же хочу…» Давясь от смеха, открываю дверь. Пока автора нет, листаю статью. Слава богу, точка и характерный росчерк в конце.

И, конечно, пустая бутылка. Взъерошенная, застенчиво улыбаясь, чуть покачиваясь, палец к губам (о, эта её непередаваемая мимика – гримаса лукавства и одновременно страдания!).
– Теперь бай-бай. Заслуженный…

И, сбросив туфли, ложится на мой диванчик. Я подсовываю под её голову свёрнутую куртку. Мычит, засыпает, жёлтая чёлка спадает на глаза, рукой закрывается от света. Гашу свет. Тихо прикрыв дверь, уношу с собой статью.
…Ах, какой шум наделало это самовыражение!

Девятнадцать статей одну за другой организовал я в 1954 году. С 26 января по 14 декабря выступили в «ЛГ» А. Тарасенков, Н. Асеев, И. Сельвинский, К. Симонов, А. Яшин, В. Луговской, П. Антокольский, С. Голованивский, Вл. Орлов, не считая разных прочих грибачёвых.

Заключал дискуссию «Обзор писем читателей», который поставил жирную точку в пользу самовыражения. Это уже было моим личным осиновым колом в осиное гнездо реакции.

А всё началось статьёй Берггольц. Странно, но именно словечком «самовыражение» вызвала Берггольц поток поношений. А, впрочем, что же тут странного? Официоз всегда пугается именно слов-отмычек, слов-символов. Так, В. Померанцева, не открывшего никаких америк статьёй «Об искренности в литературе», долго попрекали за искренность, чем нежданно сделали биографию скромному литератору. И там и тут – и самовыражение, и искренность – напоминали о том, что, возможно, писатели понемножку врут, сами не очень веря в то, что пишут.

Помню пунцово-красное лицо А. Фадеева на IV съезде писателей в Колонном зале, когда он журил Ольгу Берггольц за этот «неудачный» термин.

А я сидел в зале и шептал пастернаковское:

И разве я не мерюсь пятилеткой,
Не падаю, не подымаюсь с ней?
Но как мне быть с моей грудною клеткой
И с тем, что всякой косности косней?

«Косней» всего оказывалась неуловимая, неучтённая нами… душа.

Я часто цитировал слова Добролюбова, где он требовал слить идею с натурою писателя. Утопия? Как сказать! Натура сопротивлялась, уходила в подполье, отстаивала себя, как могла. Натура иначе называлась талантом. Если бы это было не так… не застрелились бы ни Маяковский, ни тот же Фадеев, который сейчас говорил с трибуны о нашей с Берггольц «ошибке».