ЭПОХА
Из записей встреч и бесед
18 декабря исполнилось 90 лет со дня рождения Юрия Владимировича Никулина.
1976 год, осень. Военное моё общежитие находилось на Большой Пироговской. Иду туда однажды и вижу: стоит Никулин у небольшого крыльца. Курит и о чём-то беседует с парнем моего возраста. Замедлил я шаг, а сам лихорадочно соображаю: под каким же предлогом познакомиться с любимым актёром? Как на грех, ничего толкового в голову не приходит. И я говорю: «Извините ради бога, Юрий Владимирович, но вот никакого предлога не могу придумать, чтобы с вами познакомиться».
Он расцвёл своей обаятельной улыбкой, протянул руку: «Вот и будем знакомиться без предлога, товарищ старший лейтенант».
И с ходу выдал: «Стоят два профессора и обсуждают теорию относительности. Подходит к ним мужичок и заявляет: «Надысь у меня на ж… здоровенный чирей вскочил». Учёные дар речи потеряли, а мужик невозмутимо: «Да вы продолжайте, продолжайте! Это я так, чтобы в разговор вступить».
Никулин никогда не лукавил, не юлил и не лицемерил ни перед рядовыми зрителями, ни перед властями предержащими. Редко кому из нас удавалось идти по жизни с таким спокойным, несуетным достоинством, как Никулину. А жизнь ведь у него за плечами была огромной и далеко не простой: «В армию меня призвали в 1939 году. Ей-богу, я был горд и счастлив тем, что в числе многих ребят меня не забраковала призывная комиссия. Попасть служить тогда мечтали все, но не каждому это удавалось: в вооружённые силы отбирали жёстко по классовому принципу.
Прибыл служить во второй дивизион 115-го зенитного артиллерийского полка, где меня определили на шестую батарею. Она тогда располагалась невдалеке от Сестрорецка под Ленинградом, вблизи границы с Финляндией. Вид мой, как и остальных новобранцев, оставлял желать, конечно, лучшего. Шинель болталась, как на палке, – я был страшно худющим и длинным. Сапоги на ходу сползали с ног. Когда старшина Войтенко заставлял меня пройти строевым шагом, ребята хватались за животы и покатывались со смеху. Меня же это злило не на шутку. И если выдержал насмешки товарищей, как теперь говорят, не закомплексовал, то только благодаря спасительному чувству юмора. На шутки отвечал шутками. Так что все скоро поняли: со мной лучше не связываться.
…Я вспоминаю войну, свою долголетнюю службу – всё-таки почти восемь лет тянул лямку, – как детство. С какой-то светлой печалью вспоминаю. Страшное, горькое, ужасное временем сгладилось, отдалилось и почти скрылось, а Победа осталась, сознание о честно выполненной на фронте работе осталось. Фронтовая дружба всегда при мне, какая-то беззаветная, почти фанатическая верность присяге – тоже со мной. Я, может, не очень складно и точно говорю тебе об этом, тут бы каждое слово взвешивать, обдумывать, но если всё лучшее из моей фронтовой жизни собрать, как-то вычленить или обобщить, то это будут такие высоты, до которых я, пожалуй, в последующей жизни никогда и не поднимался, хотя лодырем не был и трудился, не покладая рук»…
– Нет ли у вас чувства неудовлетворённости тем, что в каких-то ролях не удалось сняться?
– Как сказать. Поначалу, например, я сожалел, что отказался сняться у Столпера в роли Серпилина. А увидел Папанова–Серпилина и понял: я бы так не смог. Была возможность сыграть роль Юры Деточкина в «Берегись автомобиля», ведь это я рассказал Рязанову и Брагинскому такую историю. Не получилось. Не думаю, что без моего участия фильм пострадал. Я даже не в претензии на то, что авторы фильма нигде не обозначили того момента, что идея-то моя. Нет, тщеславие у меня развито слабо. И, может быть, поэтому прихожу к не очень для себя утешительному выводу: на роль Лопатина мне не следовало соглашаться…
Герман работает «под хронику», его картины предельно проникнуты духом того времени, о котором идёт речь, и это достойно всяческих похвал. Но нас-то с Людой Гурченко, с нашей элементарной узнаваемостью, люди никак не соотносят с той порой. Это просто невозможно. Тут хоть наизнанку вывернись, но всё равно у зрителя останется хоть крохотное, но недоверие. Надо было Герману найти на главные роли артистов с периферии, и тогда бы его «документализм» сработал по полной программе.
Новелла, сыгранная им в фильме Леонида Гайдая «Деловые люди» по О. Генри ещё в 1963 году, «сыграла» попутно жестокую, злую шутку: всю жизнь он мучился спиной. Однажды его так прихватило, что пришлось срочно ехать на уколы.
– Спускаю я штаны, – рассказывал потом, – точь-в-точь, как в «Кавказской пленнице», а медсестра восторженно произносит: «Ой! Первый раз вижу такого артиста в лицо!»
Всем известно, что Юрий Владимирович любил макароны с котлетами и анекдоты. Рассказывал последние виртуозно и мастерски… А ещё умел сказать точно в цель и свою собственную юморную находку. Вот никулинские словесные меткости, что называется, не в бровь – в глаз, записанные мной в разные годы:
«Мужику надо пить вино, чтобы сохранить свой железный мужской организм. Если пить только воду – железный мужской организм заржавеет…»
Я за всю жизнь свою лишь раз снялся в заграничном фильме – «Андрей Рублёв». Лет двадцать его только за рубежом и показывали…
…Смотрел он однажды по телевизору кубинский фильм. Сын Макс иронически спрашивает:
– Ну как тебе, отец, этот шедевр с Острова свободы?
– Видишь ли, бывает фильм – г…, а это – г… в Кубе…
Один мужик мне рассказал, как он в отсутствие жены решил покрасить батареи центрального отопления. Работает кистью, наклонившись, а яйца провисли из трусов и качаются в такт руке. Кот, наблюдавший эту картину, не выдержал и вцепился в них. От дикой боли тот ударяется головой о ребро батареи и теряет сознание. Очнулся – весь в крови. Еле дополз до телефона, вызвал «скорую». Санитары положили мужика на носилки, а он возьми да и начни им рассказывать о своей беде. Медбратья зареготали и уронили болезного на лестничный проём. И мужик вдобавок сломал себе ещё руку…
Политикой он не любил заниматься. Но его усиленно и нахраписто к этому понуждали. Во время президентских выборов помощники Ельцина буквально мёртвой хваткой вцеплялись в клоуна. Знали, ушлые, что поддержка Никулина – это такая гиря, которая перевесит сотни иных пустопорожних мероприятий. Какой-то доброхот написал в то время гигантское полотно (3м х 1,5 м), на котором были изображены целующиеся Ельцин и Никулин. Моему приятелю Леониду Якубовичу пришлось продавать эту помпезную картину с аукциона. Он при мне позвонил Никулину и доложил:
– Дядя Юра, только что продал вас вместе с президентом за три тысячи долларов. Причём, торгуясь, уточнил: президент справа.
– Наш президент всегда справа и уже давно продан, – грустно заметил Никулин. К концу жизни он всё больше и больше разочаровывался и в самом Ельцине, и в той жуткой политике, которую насаждала в стране так называемая Семья. Не раз повторял, что так долго длиться не может. Должен прийти человек, который душой и сердцем болел бы за государство.
Михаил ЗАХАРЧУК, полковник в отставке
