Владимир Спектор
Владлен Виллор. «ШИЗГАРА» forever. – Кременчуг: Издательство «НОВАБУК», 2025. – 158 с.
Те, у кого в памяти ещё живы воспоминания о комсомольской юности, безусловно, заметили перекличку названия статьи со словами популярной песни времен застойных и прокладки БАМа. «Любовь, комсомол и весна» – звучит сегодня, как забытый и пренебрежительно отвергнутый пароль из прошлого века. Так и есть – непонятый и, по мнению современных насмешников, ставший символом невозможной скукоты и отсталости. Одним словом, отстоя… Совершенно не хочется доказывать обратное. Говорить о том, как много хорошего и интересного происходило с теми, кто пели «как молоды мы были, как искренно любили, как преданно дружили, как верили в себя»… И, кстати, комсомол весьма неплохо сочетался и с весной, и с любовью. «А жизнь, товарищи, была совсем хорошая» – можно сколько угодно иронизировать над этими словами. Но очень многие (практически, большинство) верили в правдивость этой формулировки. Жизнь была такой, как везде и во все времена, и хорошей, и не очень… Но главное – в ней присутствовали свои радости и горести, победы и поражения. Она была отмечена любовью, и обо всём этом пелись песни. Не только (и не столько) «Любовь, комсомол и весна» (хотя песня талантливая и исполнялась лучшими артистами). Пели и слушали, практически, всё, что было популярно и модно во всём мире. А окружающий мир наши песни игнорировал всегда, но это уже, как говорится, другой вопрос. Может быть, потому мне так понравилась книга Владлена Виллора «Шизгара forever», что речь в ней о том, как жили и дружили, влюблялись, ссорились и мирились, что ели-пили и пели те, чья молодость пришлась на последнюю четверть прошлого века. Мне и людям моего поколения в этой книге очень многое узнаваемо, близко, знакомо и потому, вероятно, вдвойне интересно. Но не только поэтому. Ведь в книге искренний и трогательный рассказ не только о песнях и музыке (что понятно, ведь речь идёт от лица юного участника студенческого вокально-инструментального ансамбля), но и о первой любви, о поисках себя и своего места в жизни (тривиально сказано, но точно). И потому книга будет интересна и молодым читателям (о любви всегда интересно), и пожилым (узнающим в песнях свои юношеские пристрастия). «Мы друзей за ошибки прощали, лишь измены простить не могли» – это тоже строка из хорошей песни, и в ней сказано о времени (и прошлом, и нынешнем) больше, чем в иных толстых книгах.
Музыка, любовь, страдания юного гитариста, познание жизни и поиск её смысла – обо всём этом автор говорит искренне, с лёгким юмором и иронией, но и с сочувствием к ненамеренным ошибкам и традиционным заблуждениям молодости. И рядом с главными героями повествования – музыка, песни, которые пели и исполняли участники студенческой группы, скрашивая однокурсникам колхозные будни трудового семестра. Находя подходящую по звучанию форму для самых разных композиций, и патриотических, и тех, что попадали под манящее, как всё слегка запретное, определение «мелодии и ритмы зарубежной эстрады».
«Под «Ob-La-Di, Ob-La-Da» в моём исполнении местная публика вперемежку с нашими, понятное дело, захмелевшими студентами лихо отплясывала, нередко требуя на бис: «Обладу давай!» И мы давали... И не только «Обладу», но и феноменально популярную в те годы «Шизгару». Хотя никакая это была не «шизгара», а – «Venus» («Венера») всемирно популярной в те годы голландской группы «Shocking Blue». А «шизгара» – это лишь слуховой обман, искажённая английская строчка «She's got it». Но эти детали тогда, понятное дело, никого не интересовали. А «Шизгару» мы, бывало, исполняли по пять раз подряд»...
О, эта музыка семидесятых. / Пластинки, радио «Маяк». / Всё то, что модно – лишь по блату. / Всё остальное – просто так. «Весёлые ребята», Лещенко, / «Скальдовы», «Битлз», Джо Дассен… За ритмом популярной песенки / почти не слышен гул проблем. / Тухманов, «Пламя» с «Самоцветами», / «Чикаго», «АББА», «Верасы». / С их музыкальными приветами / ещё идут мои часы. И за «Поющими гитарами» / летит куда-то память вслед, / туда, где музыка – не старая. / Туда, куда полётов нет.
Ну, легендарная песня, попавшая в название книги, хоть и старая, но не устаревшая, и мысленные полёты к ней, возможны и уместны, что, впрочем, книга и подтверждает. А о чём эта песня? В том числе, и о любви, о которой и в книге говорится немало и увлекательно. Любовь случилась между героем романа и солисткой ансамбля. Первая любовь.
И нужно отдать должное автору в том, как деликатно, и в то же время, не утаивая ничего, из того, что происходит в таких случаях, он рассказывает об этом чувстве. И прогулки в старом парке, и поцелуи в кино, и страсть со всем, что может ей сопутствовать (да-да, и измены тоже)… Обо всём рассказывается с сочувствием и симпатией, с искренним желанием понять, как, из чего возникает это самое светлое в мире чувство. И почему оно иногда исчезает. Ответы на эти вопросы ищет всё человечество вот уже третье тысячелетие. Они есть, и у каждого они свои. Правда, находят их далеко не все. Вот и герои книги поначалу просто наслаждались друг другом, а потом поиски на вечные вопросы прервали. И надолго. И потому здесь хочется сказать автору: «Ждём продолжения». Уж очень хочется узнать, что случилось с ними и их любовью дальше, во взрослой жизни. А начиналось всё, как и положено в романах, с прогулок по парку.
«Улицы и скверы старого города были пышно украшены осенней листвой. Она была повсюду – на кронах деревьев, в воздухе и на земле... – Ах, какая красота! – восторгалась Эля. Она собирала листья в охапку и подбрасывала их над собой... Листья кружились над ней и с тихим шорохом опадали... – Ну почему так? – думал я, глядя на эту картину, люди всё время обременены каким-то извечными заботами и обязательствами? Да так, что не успевают насладиться красотой этого мира... Мне уже семнадцать лет, а я впервые так гуляю с любимой девушкой»...
Подожди, душа моя, слышишь, музыка струится, то ли грусти не тая, то ли, как ночная птица, превращая ремесло в Божий дар и вдохновенье, и мгновенье, что пришло, поднимая на крыло, вслед за прожитым мгновеньем…
Мгновенья жизни в книге далеки от мгновений смерти. Способствовал этому и юный возраст героев, и время, которое позже назовут застойным, но те, кто жил в нём, об этом пока не догадывались. Оно было мирным, для кого-то благодушным, а для кого-то – душным. Но главное – мирным. Война и гибель миллионов людей остались в относительно далёком прошлом, и, казалось, просто невозможно, чтобы что-то подобное повторилось… Но оно повторилось. Вновь запрещают язык и культуру, расчеловечивают, уничтожают памятники и книги. Убивают и злорадствуют… Представить это в конце 60-х было невозможно. Тем более, рядом были фронтовики. Прошедшие сквозь ужас и ад войны. Их было ещё много, они были в силе и здравом уме, и потерей памяти не страдали. А при случае за эту потерю могли и врезать, напомнить, так сказать. Без высокопарных слов и рассуждений. Эта атмосфера ощутима в книге, в которой немолодой водитель институтского автобуса, скромный и не особо выделяющийся на общем фоне, как раз и оказывается ветераном войны, не забывшим свои навыки и способным в любой момент их продемонстрировать.
«…Это я в своей длительной заграничной командировке обучился, когда вначале на своём «ЗИСу» снаряды возил, а после двух ранений пересел на «Виллис» и ещё три года возил нашего комполка. Когда воевали, не до этикета было, а вот после победы – да, можно было и поучиться. Мы тогда под Веной разместились в Бадене, там штаб наших войск был, вот я при нём и служил. Всяких людей много видел, в компаниях разных бывал... Вот и перенял их манеры. А после демобилизации нашего первого секретаря на «Победе» возил, там тоже с культурной публикой дело имел... Такие дела»…
Всё больше грустных стариков / на фоне Мерседесов. / Слышнее клацанье курков, / знакомей чувство стресса. / Верны прогнозы, не верны. / От них уже не скрыться. / Но чувство собственной вины – / как общий шрам на лицах.
Но, как бы то ни было, не чувство вины и, тем более, не поиск виноватых остаются в памяти после прочтения книги. Остаётся светлое ощущение лёгкости юного бытия. И пусть эта лёгкость – призрачная, даже осознание этого не омрачает чувств. Тем более, когда речь идёт о первой любви. Остаётся атмосфера времени, в котором фраза «мир, труд, май» не была цитатой из анекдота, а вполне реально отображала сущность эпохи. И остаётся воспоминание о песнях (их звучание пробуждается в памяти, и кажется, это эхо ушедших дней слышится в композициях «Битлз» и Пахмутовой, «Весёлых ребят» и «Криденс», Антонова и «Шокин блю»)…
На мой взгляд, авторский замысел удачно совпал с запросом уставшего от противостояний общества на воспоминания о том, относительно безмятежном и стабильно мирном времени.
А также о музыке, ставшей для кого-то классикой жанра, а для кого-то приметой прошлого, в котором комсомольцы и хиппи были просто разными (не всегда враждующими) отражениями эпохи. И потому – Шизгара forever!
«…Сразу зажгли публику «Жёлтой рекой». Студенты, словно только этого и ждали, дружно ломанув на импровизированную танцплощадку... Потом – «Миссис Вандербильд» и «Облади-облада»… После первого блока энергичных песен прозвучали популярные «Yesterday», «Дом восходящего солнца» («The House of the Rising Sun») и «Нет тебя прекрасней». А потом снова – несколько быстрых композиций. Начали с «Venus» – то бишь, с «Шизгары». Эля в сиреневом брючном костюме эффектно смотрелась в клубной подсветке, пела энергично и эмоционально... Публика снова «неистовствовала»... Исполнили на бис. Потом – снова смена ритма и – «Варшавский дождь» и «Тебе, я знаю, всё равно»... Следом местный дуэт исполнил несколько песен из репертуара Адамо и ВИА «Ариэль»... Затем Коля представил свой персональный блок песен заокеанской группы «Creedence Clearwater Revival». После этого объявили паузу, началось время викторин... Нас же пригласили за персональный стол, который был сервирован без излишеств, но вполне в соответствии с возможностями студенческого клуба тех лет: бутерброды, сладости, фрукты, сухое вино»…
И музыка играла, и сердце трепетало… / Но выход был всё там же, не далее, чем вход. / Не далее, не ближе. Кто был никем – обижен. / Я помню, как всё было. А не наоборот. / Я помню, помню, помню / и ягоды, и корни, / и даты, как солдаты, / стоят в одном ряду. / А врущим я не верю, / находки и потери / приходят и уходят. / И врущие уйдут…