С первого взгляда может показаться, что работать с вечными темами легче и не надо изобретать велосипед – отклик публики они обязательно встретят, репертуарно не устареют, а следовательно, и кассу соберут. Проверенный временем, хорошо известный сюжет даёт вполне определённые гарантии. Очевидно, не только Бертман, но и сам Верди шёл именно по этому пути. Маэстро откликнулся на трагическое событие, произошедшее со шведским королём Густавом III, убитом на балу в 1792 г. придворными заговорщиками. На этот «сюжет» в 1833-м Д. Обер уже сочинил оперу, но Верди поручил Антонио Сомма написать либретто на итальянском языке и долго противостоял цензуре, запрещавшей ставить на сцене крамолу, – без того в неспокойной Европе нельзя показывать публике, как заговорщик убивает монарха. В 1859 г. премьера в Риме всё же состоялась, но имена действующих лиц пришлось изменить.
Перед нами – драматургический пласт, в коллизиях которого напоминают о себе то средневековая история о Тристане и Изольде, то «Отелло» и «Макбет» Шекспира, то «Маскарад» Лермонтова, а то и «Анна Каренина»… Режиссёру подобная подпорка может быть на руку – с психологической точки зрения залу комфортно соприкасаться с классикой, потому что известно, чем всё закончится. Но для постановки в таком материале всегда кроются западни, одна за другой. Первая из которых – требуется быть оригинальным, но не только потому, что это «само собой разумеется». Не ожидаемые зрителем ходы диктует «известный» сюжет с его многочисленными аллюзиями. Вторая (и отнюдь не последняя) действует вопреки первой: историческая подоплёка всегда выстраивает жёсткие рамки…
Три основных персонажа оперы – британский губернатор Бостона Ричард, граф Уорвик, его «правая рука», и друг Ренато с супругой Амелией, составляющие любовный треугольник, – изначально не те, кем оказываются на самом деле (то есть в финале). Такая модель поведения вообще свойственна куртуазной жизни, к тому же заразительна, а следовательно, и придворные двуличны, но их двойная игра открыта перед зрителем с самого начала. Приём перевёртыша составляет основную драматургическую интригу: в злодее просыпается добродетель, благородный герой становится орудием убийства и, разумеется, хор (свита) «делает» короля. А женщина, заявленная «программной жертвой», в итоге оказывается лакмусовой бумажкой... И с жанром творится та же канитель: трагедия оборачивается комедией (эти ключевые слова поёт хор в конце второго действия), а комедия к развязке – соответственно трагедией… Бертман последней точкой превращает всё это «запутанное» действо в откровенный фарс, присовокупляя правду жизни. Зал, далёкий к этому моменту от сопереживания героям, переходит на хохот. И режиссёру впору обратиться к публике с сакраментальным и «каверзным» вопросом: «Над кем смеётесь?», но она вовсе не обидится и с лёгким сердцем сквозь хохот ответит: да над собой!..
В разоблачении и кроется смысл маскарада – затаённо-спрятанное становится очевидным. Мастерство разоблачителя тем выше, чем удачней выйдет эта опасная, по сути, шутка. А удачна она здесь, потому что необидна, хотя и «про нас». В построении бал-фарса Бертман преднамеренно не достигает уровня «критического реализма», слишком тяжёлого и чужеродного для маскарадной забавы. Довольно тонкая грань, чтобы не скатиться с объективистски-безопасных позиций разоблачителя в субъективистскую воронку обличителя…
Оформление спектакля, выполненное И. Нежным и Т. Толубьевой, согласно общей концепции, меняет местами сцену и зрительный зал – занавес имеет вид зрительного зала стокгольмской Королевской оперы, а в глубине раскрытой сцены нависает золочёная королевская ложа с портретом правителя. Таким образом, все, кто находится лицом к этой помпезной громаде, превращаются из зрителей в участников. Приём, конечно же, не новый в театральной практике, хотя и не всегда бывает оправдан драматургией. Здесь же он органично вписан в единое «перевёрнутое» пространство, но по-настоящему срабатывает лишь в финале спектакля. Среди именитой публики – принцесса Диана и Елизавета II, Мэрилин Монро и Анжелина Джоли, Обама и Черчилль, Юлия Тимошенко и Ангела Меркель… Они веселятся на балу, с возвышения иронично поглядывая на нас. Нам-то, доверчивым, кажется, что это мы пристально наблюдаем за действиями сильных мира, знаем о них всё, голосуем за или против… Маскарад, прикрывая притворство, чреват опрокинутыми отношениями. За беспечным весельем одних следует трезвая циничность других, и маска как таковая оказывается вовсе ни при чём.
Если бы банальный любовный треугольник был в опере главной фигурой… Но когда разговор в спектакле идёт о политическом перевороте, устроенном ближайшими соратниками правителя, то ассоциативно каждый зритель оказывается вовлечённым. Ведь в любом коллективе есть руководитель и подчинённые, будь то офис солидной фирмы, роистый супермаркет или подвал ЖЭКа, а потому банальность универсальна…
Фестиваль WAGNER/VERDI продлится до 27 октября.